Хватит реветь, ты!

ДИНЬ.

Звякнул таймер микроволновки. Мать Кристофера в замешательстве огляделась. Таймер был поставлен на пять минут. Неужели они прошли? Она вынула суп. Перевернула сэндвичи с сыром и увидела, что они прекрасно подрумянились. Поставила все на поднос и взяла одну таблетку арипипразола. Для запивки налила полный стакан холодного молока. Из холодильника на нее пристально смотрела Эмили Бертович. Мать Кристофера вытерла слезы и пошла наверх, готовая покормить сына с ложечки, как делала в его раннем детстве.

Но Кристофера наверху не было.

– Кристофер? – позвала она.

Молчание. Она опустила поднос с едой и лекарством на стол. Бросилась к окну. Присмотрелась к снежному покрову на заднем дворе. Никаких следов. Только пара оленей в Лесу Миссии объедала вечнозеленые кустарники.

– Кристофер?! – закричала она.

И бросилась в ванную. В голове проносились кадры из прошлого. Воспоминания, которые она прятала, как прячут огнетушитель в стеклянный шкаф. При пожаре разбей стекло. Вот мелькнул тот день, когда пропал Кристофер. Потом – тот день, когда она пришла домой и увидела, что в ванне лежит муж без признаков жизни, а рядом плачет сын.

Она открыла дверь. На крыльце Кристофера не оказалось. Вернулась к себе в спальню. Проверила вторую ванную комнату. Побежала вниз. В гостиную. Может, он смотрит телевизор? Нет. На заднем дворе? Нет. В гараже? На кухне? Перед домом? Нигде не видно.

– Кристофер Майкл Риз! Выходи немедленно!

Ответа не было. Она посмотрела на дверь в подвал. Открыта. Мать Кристофера бросилась вниз, в темноту. Свернула за угол, щелкнула выключателем флуоресцентной лампы. И увидела сына, сидевшего на коленях перед диваном. Он был в сознании. Сна – ни в одном глазу.

И разговаривал сам с собой.

– Что тебе удалось выяснить? – шепотом обращался он к дивану.

Мать Кристофера потеряла дар речи. Подошла к сыну. Опустила взгляд на диван, увидела старое пальто мужа, а под ним какие-то старые брюки. Вместо головы – белый пластиковый пакет. Пугало, плоское и зловещее.

– Кристофер, с кем ты разговариваешь?

– Ты уверен, что все нормально? – спросил он у белого пакета.

Потом с улыбкой повернулся к матери.

– Это мой друг, мам. Славный человек, – сказал он.

И приложил палец к губам.

– А теперь тс-с-с. Не то шептунья поймет, что он тут.

В дрожащей руке мать Кристофера держала таблетку. И смотрела, как ее маленький мальчик, сидя за кухонным столом, разговаривает сам с собой. Из носа опять течет кровь. Сам бледный как смерть. Уводя сына из подвала, она попыталась оставить там белый пластиковый пакет, но Кристофер отчаянно завизжал и бросился на нее с кулачками, как двинутый двухлетка, тронутый трехлетка или чокнутый четырехлетка. В конце концов мать Кристофера сдалась и позволила сыну забрать пакет. А теперь растягивала рот в ободряющей улыбке, отчего делалась похожей на пойманную рыбу с двумя крючками во рту.

– Давай налью тебе молока, солнце. Запей таблетку – сразу будет легче, – говорила она.

Но Кристофер знай шептал белому пластиковому пакету:

– Она уже здесь? Она близко?

Твой сын – сумасшедший, каким был и твой муж. Ты все делала правильно, Кейт. Это не твоя вина. Просто нужно заниматься этой проблемой.

Просто нужно его любить.

Мать Кристофера схватила стакан с молоком. Стараясь унять дрожь в руках.

– Все будет хорошо, – сказала она ровным тоном.

Положила таблетку сыну в рот и поднесла к его губам стакан с молоком. Она ждала, чтобы Кристофер проглотил лекарство. Не дыша, он держал таблетку на языке секунд десять.

А потом выплюнул на пол.

– Мама, – едва слышно пробормотал он. – Славный человек говорит, мне нельзя такие таблетки. Пожалуйста, больше не пичкай меня.

Он же сумасшедший, Кейт. Надо его заставлять. Лекарство сделает свое дело.

– Кристофер, все будет хорошо. Доверяй маме. Я тебе помогу.

Мать Кристофера взяла пузырек с таблетками. Надавила на крышку, чтобы снять защиту от детей. При нажиме пластмасса слегка треснула. Мать Кристофера вытряхнула на ладонь новую таблетку. И посмотрела на сына, который шептал себе под нос:

– Мама, прошу тебя. Доверяй ему. Не дай мне заснуть.

Ты хочешь, чтобы у тебя его забрали, Кейт? Чтобы отправили в психушку?

– Прими таблетку, солнце мое, – сказала она.

– Нет! – взвизгнул он.

Кристофер оттолкнул стакан. Ледяное молоко залило весь стол и ее джинсы. Мать Кристофера не выдержала.

– Черт, Кристофер! Я же стараюсь, как лучше! – выкрикнула она.

Мать Кристофера ненавидела себя за эту вспышку злости. За то, что сорвалась на крик. За то, что не забила тревогу раньше. Вскочив, она налила еще один стакан молока. Вернулась к столу и увидела, как ее маленький мальчик шепчет что-то белому пластиковому пакету. Из носа струйкой текла кровь. Которую он даже не пытался вытереть.

– Я знаю, подчиняться нельзя, но она думает, я сумасшедший. Что мне делать? – шептал он.

Посмотри на него, Кейт. Эта болезнь его доконает.

Мать Кристофера подошла к сыну. Она решила насильно положить таблетку ему на язык и зажать рот – пусть проглотит и сам попросит молока. Иначе никак. Она потеряла мужа. А теперь может потерять еще и сына.

– Не заставляй меня глотать эти таблетки, мам, – взмолился он.

– Это необходимо, Кристофер. Ты хотя бы выспишься.

Кристофер повернулся к белому пластиковому пакету.

– Очень прошу, помоги! Что мне ей сказать?

Он себе только вредит. Дай ему таблетку.

– Солнце мое, там никого нет! Проглоти – и дело с концом. Все будет хорошо.

– Нет! – закричал он белому пластиковому пакету. – Она и так думает, что я сумасшедший. Если сказать все как есть, она меня разлюбит.

Мать Кристофера замерла.

– Я никогда тебя не разлюблю, солнце, – выговорила она. – Говори как есть.

– Мам… – начал Кристофер. И поднял на нее взгляд. Голос задрожал от страха. На глаза навернулись слезы. Капли побежали по лицу, как вода по горячей сковородке. – Славный человек хочет, чтобы я тебе кое-что рассказал.

Не слушай, Кейт.

– Что ты хочешь мне рассказать, Кристофер?

С глубоким вздохом ее маленький сын обратился за поддержкой к белому пластиковому пакету. Покивал и негромко заговорил:

– Мам… Я знаю, что в пиво не кладут лед. Знаю, что в родительском доме с тобой ужасно обращались все, кроме одного человека. Но когда тебе исполнилось десять лет, дядя Робби погиб. Его забили насмерть какие-то негодяи – только лишь за то, что он был не такой, как все.